Італія як і раніше займає перше місце в світі за кількістю померлих від ускладнень коронавіруса. Статистика невтішна: за останню добу в Італії від COVID-19 померли 727 осіб. Всього там виявлено 110 тисяч 574 інфікованих. В Італії від коронавіруса померли вже чотири українки. Поки що, незважаючи на жорсткий карантин у всіх регіонах країни, епідемія не йде на спад. Журналістам вдалося поспілкуватися з українкою, яка, заразившись в Італії, дивом залишилася жива. Навіть лікарі не вірили в те, що вона виживе і сумнівалися, чи доцільно «витрачати» на неї апарат штучної вентиляції легенів, яких в лікарнях катастрофічно не вистачає. Захворювання протікало дуже важко, тому що ускладнювалося на цукровий діабет і хронічний пієлонефрит. 44-річну Павлину Шимбір (фото в заголовку зроблено до хвороби) госпіталізували в критичному стані, коли вона вже не могла дихати. Але Павлина вижила. Їй допомогла експериментальна терапія, розроблена італійським професором. Кілька днів тому Павлину виписали з лікарні, і вона розповіла подробиці пережитого. Патріоти України пропонують вам прочитати її історію. Далі — мовою оригіналу.
Павлина работает в Италии уже десять лет. Живет в небольшом городе Медичина в провинции Болонья. Время от времени Павлина приезжает в родное село в Винницкой области, где живут ее муж и двое детей. В начале года женщина была дома, а в конце февраля опять уехала в Италию. Буквально через несколько дней после приезда почувствовала себя плохо.
— Я приехала 27 февраля, а 28-го уже была на работе, — рассказала Павлина Шимбир. — 29 февраля почувствовала сильную усталость. Списала это на то, что просто не выспалась. Но 1 марта уже поняла, что со мной что-то не так. Начался озноб, меня буквально трусило. Температура поднялась до 37,2. Ни боли в горле, ни кашля не было. Появилась заложенность носа (но без насморка) и ужасная слабость. На третьи сутки я уже не чувствовала ни запахов, ни вкусов. А на четвертый день присоединилась диарея. И я уже не могла даже пройти по комнате.
— Вы обратились к врачу?
— Сразу же, как почувствовала странные симптомы. Здесь, в Италии, у меня есть семейный врач, и я тут же ей позвонила. Она, зная о том, что у меня диабет, попросила проверить уровень сахара в крови. Но я сделать это не смогла, потому что не было глюкометра. Мы созванивались по несколько раз в день, я сообщала ей свою температуру. Мне становилось только хуже. На шестой день я вырвала и отключилась. Не знаю, сколько я так пролежала. Когда очнулась, с трудом доползла до туалета. Тут позвонила врач. Отвечая ей, я хотела зевнуть. Набрала воздух, а выдохнуть уже не смогла. Сказала врачу, что не могу дышать и сейчас потеряю сознание. Она закричала: «Немедленно открывай входные двери!». К счастью, я успела это сделать до того момента, как отключилась.
Очнулась в машине скорой помощи. Вокруг были врачи в защитных костюмах. А на мне — маска и перчатки. Меня привезли в ближайшую больницу в городе Имола. Взяли анализы, сделали МРТ. Подключили к кислороду. Я пролежала в больнице в Имоле почти сутки. Там мне сделали тест на коронавирус и сообщили, что результат положительный. Мне становилось хуже. Кислородная маска уже не помогала, нужна была интубация. Но все аппараты в больнице были заняты, поэтому меня повезли в Болонью. Это примерно в сорока километрах от Имолы. «Скорая» буквально долетела до Болоньи — меня довезли за 12 минут. В больнице Болоньи я услышала разговоры врачей обо мне. Одна врач, увидев мое состояние, говорила своему коллеге, что, наверное, подключать меня к аппарату «уже не имеет смысла». Мол, я слишком тяжелая, и вряд ли есть перспектива. Она сказала что-то вроде: «Наверное, это все». Я это услышала, и была в шоке. «Как это „все“? — подумала. — У меня же двое детей! Не может быть, чтобы это был конец!» Я попросила Бога о помощи… Услышала, как другой доктор сказал: «Давайте все же попробуем». И провалилась в глубокий сон. До сих пор не знаю, что это было — обморок или кома. Но мне таки сделали интубацию. Когда очнулась, трубок во рту уже не было. Я лежала с кислородной маской. Оказалось, прошло трое суток.
Как меня интубировали, не помню. Зато смутно помню какой-то странный сон. Я говорила во сне с покойными мамой и тетей. Я с ними ругалась. Кричала: «Ну зачем я вам сейчас нужна? У вас что, совести нет совсем? Не забирайте меня!» Это единственное, что я запомнила. Когда меня привезли в палату и дали мой телефон, увидела сотни пропущенных звонков. Почти все — от мужа, который места себе не находил. Он четыре дня не мог ко мне дозвониться. Когда я лежала дома, говорила мужу, что у меня грипп. И не включала видеосвязь — чтобы он не видел страшных синяков под глазами. Я не успела сообщить ему, что меня забирают в больницу. А тут перезвонила и сказала: «Сашуня, уже все нормально. У меня коронавирус». Мне показалось, что он пробил кулаком стену в комнате, где находился. А потом я впервые в жизни услышала, как он плачет… Когда он попросил меня о видеосвязи, мой внешний вид стал для него не меньшим потрясением. Я сама себя не узнавала.
Павлина Шимбир провела в больнице 20 дней. Лечение было долгим и тяжелым.
— Это был экспериментальный метод, разработанный итальянским профессором, — говорит Павлина. — Применялись препараты для лечения ревматоидного артрита. Перед тем, как врачи начали терапию, я подписала множество документов о том, что согласна на эксперимент. У меня не было другого выхода — в моем состоянии нужно было цепляться за любую возможность. Такой экспериментальный метод лечения предлагали очень тяжелым пациентам. Например, заразившейся коронавирусом молодой женщине без одной почки, которой каждый день необходим гемодиализ. Мужчине с проблемными сосудами и панкреатитом, 78-летней бабушке… Такая терапия понадобилась и одному студенту — без хронических заболеваний, но в очень тяжелом состоянии. И мне. У меня диабет второго типа. Еще до коронавируса я три раза в день принимала таблетки для снижения уровня сахара в крови. А на фоне заражения коронавирусом сахар тут же сильно «подскочил» — до 286 единиц (при норме до 100 единиц по итальянским показателям). Одним словом, это было критично много. Плюс хронические проблемы с почками, пиелонефрит.
Я лежала под капельницами 24 часа в сутки — и так 16 дней подряд. На венах уже не осталось живого места. Несколько раз в день ко мне приходили врачи, в том числе и профессор, который проводил эксперимент. Они фиксировали абсолютно все — сколько часов спала, что ела и в каком количестве, как изменились показатели крови, дыхание… У меня много раз за день брали анализы. Часто брали кровь с определенной точки на запястье, и это было невыносимо больно… Я очень много спала. И ужасно кашляла. Стоило только попытаться привстать — и сразу начинался этот жуткий кашель. Казалось, он разрывал мне грудь.
В больнице мне начали колоть инсулин. Еще я принимала несколько антибиотиков. Все это записано в моих документах, но не хочу сейчас говорить их названия — как и название препарата от ревматоидного артрита. Боюсь, что люди, прочитав об этом, начнут бесконтрольно их принимать и только нанесут себе вред. Профессор разработал целую систему лечения. И она дала результат. Меня поставили на ноги. Одновременно со мной из больницы выписался мужчина с диабетом и панкреатитом. 78-летняя бабушка тоже уже активно шла на поправку. Сейчас, насколько я знаю, профессор хочет запатентовать этот метод лечения. Совсем скоро его начнут применять в других итальянских больницах. А затем, даст Бог, и во всем мире.
Павлину выписали из больницы 29 марта. Так как она была еще очень слаба, домой ее отвезли на «скорой».
— Реабилитироваться мне предстоит еще долго, — говорит Павлина. — Когда лечение дало ощутимый результат, я начала потихоньку вставать. Дойти до туалета в больнице было целым испытанием. Поначалу я, сделав пару шагов, сразу задыхалась. Постепенно становилось лучше. Перед выпиской врачи попросили меня походить шесть минут, не присаживаясь — и тут же с помощью специального аппарата проверили, как кровь насыщается кислородом. Сказали, что у меня очень хороший результат. Профессор лично меня поздравил и сказал, что я готова к выписке. А за день до этого мне объявили, что тест на коронавирус негативный. Врачи сами не могли сдержать радости. «Мы вас поздравляем! — говорили. — Вирус уничтожен!»
Сейчас нахожусь дома. Я живу одна. Этажом выше живет хозяин дома, но мы не пересекаемся. Тем не менее, он часто мне помогает — например, покупает продукты. Когда он не может, я их заказываю сама. Курьер оставляет продукты под дверью, а я потом их забираю. Сейчас мне нельзя ни с кем контактировать, потому что иммунитет после болезни очень ослаблен. Не дай Бог подхватить что-нибудь еще. Я дезинфицирую руки по сто раз в день. Даже после того, как прикоснусь к своему же холодильнику — потому что, если накануне хозяин загружал туда продукты, там могли остаться микробы. Нужно быть очень осторожной.
— У вас еще есть одышка?
— Пока да. И усталость. Сегодня хотела сварить суп, но мне это удалось только с третьей попытки. Мне нужно как можно больше ходить, разрабатывать легкие. Учусь правильно дышать. Пока что я, делая шаг, по привычке задерживаю воздух — опасаясь, что мне не хватит кислорода. Несколько раз в неделю за мной будет приезжать «скорая». Меня будут возить в больницу, где помогут с реабилитацией. Сейчас я все время на связи с родными, они очень меня поддерживают. Муж, дети, братья и сестры, невестка, моя школьная учительница, которая стала моей подругой… Они не дают мне скучать. Я по-прежнему редко выхожу на видеосвязь, потому что мой внешний вид пока оставляет желать лучшего. Губы синие, рана во рту. Это реакция на один из антибиотиков. Я из-за этой раны не могу нормально есть. Только пью процеженный суп через трубочку. Одним словом, проблем еще хватает. Но я выжила, а это главное.
По словам Павлины, в Италии среди ее знакомых и коллег едва ли не в каждой семье есть зараженные коронавирусом.
— Провинция Болонья — это уже даже не красная, а багровая зона, — говорит женщина. — На предприятии, где я работаю кассиром-инкассатором, из 48 человек 16 уже заболели, а двое умерли. Каждый день мы узнаем о новых заболевших. Мест в больницах не хватает, аппаратов искусственного дыхания тем более. К сожалению, здесь, как и, наверное, во всей Италии, еще в начале марта никто не относился к карантину серьезно. Когда закрылись одни бары, люди тут же побежали в заведения, которые еще были открыты. А когда закрылось все, стали выносить на улицу пластмассовые стулья и столики и устраивать коллективные посиделки. Все думали, что их это не коснется. А теперь, к сожалению, коснулось всех.
